Место у окна
Поездкой в Северск навеяно.
Глава 1.

Мы едем в переполненном автобусе, с мятыми ржавыми боками, внутри насквозь провонявшего потом и дожем. Знаете, когда во время дождя намокает одежда, и ее не сушат должным образом она начинает вонять, разъедая ноздри и вызывая резь в глазах. Автобус едет медленно по нашим законам автобус не может развивать скорость выше 50 км/час, это как нам говорят сделано ради нашей безопасности, на самом деле это все ложь, просто люди должны ценить время на работе, и мучатся вне ее. В таких автобусах везут рабочих, тех чье существование вообще очень иллюзорно. Они придуманы для того чтобы работать, таскать что-то тяжелое, прочищать стоки, в общем делать всю самую тупую работу. Они не умеют читать и способны только усваивать видео ряд. Они пахнут потом, дерьмом и дождем. Одеты в серые тонкие костюмы, которые больше похожи на робу, сделанную из простыней из дешевого мотеля. И все они улыбаются.

В силу специфики своей работы, я тоже должен перемещаться в этих катафалках дождя. Хотя я человек другого сорта, точнее как у нас принято говорить, другой рукопожатости. Давным давно существовала масса бесполезных занятий, которые порождали такие ушедшие в лету профессии как: журналист, политтехнолог, пиарщик, рекламщик, маркетолог, адвокат (в какой-то степени), лоббист, философ и масса всего другого что я попросту забыл. Когда Архитектор наложил вето на мысленную деятельность , весь этот пустой мусор профессий унифицировали. Потом возник кризис веры в государство и были введены люди нашей профессии. Нас принято называть «ретрансляторы мыслей», обычно сокращая это долгое название до «reмыслеры». У нас неплохое жалование, есть завидные, по сравнению с рабочими, условия, но мы не имеем права на личный автотранспорт, так сказать чтобы быть ближе к народу, чтобы улавливать все его веянья мы передвигаемся в таких вот вонючих ужасных, цепляющихся за асфальт брюхом автобусах. Одет я в плотный синий костюм, с символикой своего подразделения, на мне глухие черные очки, чтобы мне не смотрели в глаза, и в этом автобусе мне положено место у окна.

Мне позволена даже легкая доля свободомыслия, я могу ставить какие то из канонов под вопрос, могу читать старые книги и смотреть старые фильмы (не много и не всегда), могу в чем-то усомниться, но тут очень тонкая гнать. Каждый знает, что обычно reмыслеры доживают до 30 редко, до 40лет дожить в этой профессии невозможно. Это называется, профессиональная болезнь «утратаверие». Но как было доказано прошлыми поколениями если человек хоть немного в чем-то сомневается, то это позволяет ему, то в чем о сомневается восхвалять куда более эффектнее и правдивее чем, если бы он слепо верил на сто процентов. Поэтому нам и заведомо выдают это маленькую толику яда, который рано или поздно убивает нас полностью. Это пошло с продажных журналистов и рекламщиков йогуртов

Рабочая зона заканчивается, и все ]люди в серых одеяниях, словно скот измученный жарой, плетутся на КПП (контрольно пропускной пункт), где их тщательно проверяют, мне приходится тоже последовать туда, снять очки и явить человеку в черной форме свои ничего не выражающие глаза в купе с широкой улыбкой.

После КПП каждый сам за себя, рабочие снова утрамбовываются в автобус, дерутся за сидячие места, спорят, толкаются, кричат друг другу продвинутся, я жестом подзываю к себе таксомотор, в жилой зоне мне можно расстаться с этим унизительным ритуалам поездки в автобусе.

Водителю такси положено спросить меня адрес и отвезти куда я прикажу, деньги с меня он брать не имеет права. Поэтому он внутреннее меня и таких же как я ненавидит и улыбается.

Дома я провожу карточкой личной уникальности и двери радужно открываются. Большая однокомнатная квартира с очень высокими потолками одним диваном, микроволновым холодильником ( вещью которая умеет и морозить и разогревать по настроению ее хозяина), и большим монитором, который запрещено иметь в квартире доброй части населения. Обычно такие мониторы устанавливаются в холлах первых этажей для коллективных просмотров речей Архитектора , отчетах всех ведомств и всяких других радостных событий.

Я подхожу к объемному во весь рост зеркалу, вытаскиваю из своего рта силиконовый имплантат для рта, он держит мою физиономию в глупой улыбке весь день, такие импланты должен засовывать каждый человек в свой рот, от девки, до приближенных к Архитектору. Тех, кто забыл, потерял, не одел, силиконовового Джокера, могу посадить в тюрьму сроком до 2х лет. Это девайс лицемерия, делает из всей страны улыбающихся людей. Ведь Архитектор говорил «Улыбайся – это добрый знак, улыбайся и увидишь как миллионы улыбаются тебе в ответ*» ( выдержки из книги «Отец всегда Отец»). Я вытаскиваю его из своего рта эту штуковину, и смотрю на себя в зеркало, я молод, мне 23 года, до полной гибели и моего исчезновения еще лет семь восемь, я хорошо сложен, моя прическа, мои брови, моя легкая щетина выведены до миллиметра, в моих жилах течет благородная кровь и от меня не несет дождем как от рабочих, и не несет порохом как от солдафонов, которыми кишит наша страна. Но я смотрю в это отражение и вижу человека очень уродливого, где-то на уровне глаз взрастает все его уродство, вся его ничтожность, дешевая циничность, такое как надо чувство юмора, вся его бесхребетность. Потом я нажимаю на кнопку и зеркало вновь превращается в окно ведущее на улицу, в центре которой стоит огромная фигура Архитектора.

Человеку моей рукапожатости положено 15 минут телевидения после работы либо полчаса с девкой.

Девки – это особый тип людей, раньше людей этой профессии называли наложницы, проститутки, шлюхи, куртизанки. Сейчас вне зависимости от пола и возраста их называют девки. Они лишены права слова, они не могут ходить на работу, они не могу принимать решения, они даже есть не могу пока им не разрешат. Все они на содержании у государства с самых ранних лет, и являются для этого государства, чем-то вроде внутренней валюты. Ими платят за работу, их можно заказывать на часы, дарить в качестве взяток, которые разрешены на низших уровнях, ими даже расплачиваться в торговых площадках, если количество часов с девкой превысило стоимость интересующего тебя товара. Бить их могут только военные и представители отцовской фракции, остальные могут их трахать, и предаваться всяким искушениям. Любить девок нельзя, женитьба на них исключена, вызывать определенную девку тоже бесполезно.

Я выбираю 15 минут телевидения, провожу карточкой личной уникальности по правому краю экрана и картинка материализуется на экране монитора. Мне совершенно все равно на речь Архитектора , который активно жестикулируя что-то говорит о всемирном господстве, мне так же все равно на ролики, ибо большинство из них придумал я и реализовал я. Я смотрю телевизор лишь ради маленького мига, доли секунд, когда заканчивается речь Архитектора и еще не началась моя рукотворная пропаганд работа, есть миг безвременья и абсолютной свободы. Словно ширма в театре, когда одни декорации уже уехали а вторые еще не поставили. Эта секунда черного безвременья, это 25 кадр свободы, доставляет мне вселенское удовольствие, я чувствую что я его поймал, и в этот самый момент чувствую себя абсолютно свободным от предрассудков, всей этой лживой пропаганды, всех этих скотов от которых дурно пахнет и этих девок которых не хочется трахать только потому что они легки и доступны и кроме меня в них побывали сотни таких же как я. Секундная свобода накатывает волнами.

Первоисточник: http://choo23.livejournal.com/46192.html