9 февраля состоялось заседание суда по продлению экс-директору СХК Владимиру Короткевичу срока содержания под стражей. Срок продлили до 22 апреля, но во время заседания Владимир Михайлович рассказал много чего интересного. Точнее так: он анонсировал серию увлекательных рассказов, которые последуют в случае, если ему продолжат, простите, «шить» статью «коммерческий подкуп». Напомню, что еще три месяца назад, во время предыдущего заседания по продлению срока, Короткевич заявил, что не признает обвинений по коммерческому подкупу, но готов признать «злоупотребление полномочиями».

Повторение пройденного

Вот как кратко выглядит эта история в моем скромном понимании, по моим оценочным суждениям, которые всякий читатель вправе назвать бредом сумасшедшего. Коммерсанты из ООО «МЦТТ» (именно этот единственный эпизод, с которого и началось «дело», и инкриминируется Короткевичу) действительно «заносили деньги» кому-то на СХК. Так сказать, в виде «благотворительных взносов», ибо цена на уголь «благодаря» Москве и вопреки Короткевичу (об этом в «+» была целая журналистская статья) была-таки весьма высокой. Скорее всего «заносил» не только «МЦТТ». Такова была практика. Часть этих денег «посредник с СХК» оставлял себе, часть отправлял в Москву, а часть поступала, как бы, возможно, в некую «черную кассу СХК». Именно то, что он как руководитель не пресёк, не остановил этого, полагаю, Владимир Михайлович и называет по отношению к себе «злоупотреблением полномочиями». Куда шли деньги из этой «черной кассы»? На судебном заседании 19 ноября Короткевич ограничился намеками на некие общественно-политические проекты. Его намеков, как видно, не поняли, и вот, в ходе заседания 19 февраля появилась первая конкретика.

Тени прошлого, боль настоящего

Однако, прежде чем привести здесь слова Владимира Михайловича, позволю себе поделиться некоторыми впечатлениями от собственно пребывания в суде. Начну с того, что находиться в суде неприятно. Может быть, я слишком чувствителен к чужой энергетике, но мне показалось, что сама атмосфера здания на томской площади Батенькова пропитана людским горем и прочими несчастьями. Когда я был в этом здании тридцать лет назад (там тогда был райком ВЛКСМ и меня принимали, соответственно, в комсомол), атмосфера была совсем иной — радостной и деловитой. И хотя тридцать лет назад поводов для волнения у меня было куда больше (а вдруг не примут?), атмосфера тогда была в сто крат добрее.

Судебные приставы вели себя корректно и даже дружелюбно, но должен сказать, что черная униформа этим мужчинам совершенно не к лицу. И так атмосфера гнетущая, да еще и приставы все в черном — неприятные ассоциации.

Еще мимо нас, собравшихся в холле первого этажа в ожидании заседания суда, периодически проводили различных субъектов подозрительной наружности в сопровождении полицейского конвоя. Руки этих субъектов были закованы в наручники за спинами, а выражения не обезображенных интеллектом лиц однозначно свидетельствовали о принадлежности к криминальному миру. Таким при встрече в темном переулке бумажник захочешь отдать даже безо всяких просьб с их стороны. Так вот! Самым сильным моим впечатлением из коридоров суда стало то, что почетного гражданина Северска, кавалера множества государственных наград, доктора наук и просто пожилого интеллигентного человека Владимира Михайловича Короткевича вели по коридору так же, как этих ур… простите — подследственных. Зачем? Он, что убежит? Да он без лыж и бегать-то не умеет…

Суд идет

Говоря о сути судебного заседания, необходимо отметить, что речь шла только об одном: оставят ли Короткевича в тюрьме еще на два месяца или изберут в отношении него более мягкую меру пресечения. Признаться, доводы обвинения меня удивили. Например, доводы о том, что Короткевич может бежать и скрыться от следствия, а затем — и суда. Куда бежать-то? Ему, как носителю гостайны, даже загранпаспорт еще много лет не положен! Или он убежит в тайгу, построит землянку и будет там жить? Еще один аргумент следствия — Короткевич может оказать давление на свидетелей. Так и вижу Владимира Михайловича, пробирающегося под покровом ночи в квартиру свидетеля Р., и требующего от него под страхом физической расправы отказаться от уже данных показаний. Или вот: следствием было заявлено, что Короткевич якобы пытается изобразить из себя «узника совести»… Именно последний термин стал одним из краеугольных камней в «ответной речи Короткевича», к которой мы, наконец, и переходим.

Так сказал Короткевич
Публикуем расшифровку аудиозаписи, сделанной корреспондентом «+» во время речи Владимира Михайловича Короткевича на судебном заседании 19 февраля 2013 года.

Короткевич:
— Ваша Честь! За прошедшие восемь месяцев содержания в СИЗО я уже в седьмой раз (с учетом кассационных заседаний) слышал одни и те же доводы следствия и прокуратуры. Я не буду их повторять… Это становится уже скучно…

Я просто уверен, что если сегодня будет принято решение о продлении мне срока содержания в СИЗО, то это никак, ни в коей мере не декларируется процессуальной необходимостью. Я не случайно задал прокурору вопрос «Все ли свидетели допрошены?» Поскольку мы очень долго и трижды слышали о том, что около тридцати свидетелей нужно еще допросить, уверяю вас, ваша честь, что никаких других свидетелей, кроме тех, кто уже допрошен, за это время не появилось и, подозреваю, что их просто не будет. Поэтому я не очень понимаю, кто кроме обозначенных лиц как-то там чего-то боится… Процессуальной необходимости моего ареста нет. Думаю, что за восемь месяцев, учитывая профессионализм следствия, дело уже на финише и ничего там уже не сделаешь. И хоть еще раз по какой-нибудь статье «халатность», хоть еще три раза уголовное дело возбуди суть останется одна и та же, уголовное дело — то же. Но тогда возникает вопрос: в чем же причина? По моему мнению: по-тихому в СИЗО довести дело до моего участия в банальном коммерческом подкупе.

Но поскольку сегодня время маленечко другое, то я позволю себе напомнить, что последние нормативные акты в области уголовно-процессуального производства не дают теперь возможности в ходе судебных слушаний запретить средствам массовой информации проведение по крайней мере аудиозаписи. Так? И таким образом дальнейшее широкое размещение озвученной информации в различных средствах массовой информации. На этот счет сегодня есть определение — если я не ошибаюсь — пленума Верховного суда: если видеозапись сегодня может запретить суд, то аудиозапись запретить никто не может. Поэтому необходимую мне информацию для объяснения именно причинно-следственных связей моих действий я буду в любом случае излагать в ходе последующих судебных слушаний, и она будет достоянием СМИ.

Находясь в закрытой системе, имея допуск не просто к совсекретным, а к документам особой важности, и как руководитель Департамента, в свое время, и как генеральный директор я всегда тесно взаимодействовал с федеральной службой безопасности. Вот сегодня мне, ваша честь, за эту мощную уважаемую организацию неудобно, я испытываю чувство неловкости. Потому, что применить против меня термин «узник совести»… Ну, извините! Это только про несогласных так сегодня говорят! Не надо меня к узникам совести и к диссидентам причислять. Для этого никаких оснований, как сторонник «Единой России» и остающийся им, я, в общем-то, не давал.

Поэтому я хочу сказать, что в последние годы общественно-политическая ситуация в закрытых городах Росатома (в том числе и в Северске), а те процессы, которые после акционирования и вхождения под управляющую компанию ТВЭЛ, идут на Сибирском химическом комбинате, они просто не могли не вызвать активизации общественно-политической работы, а значит — участия в нем и Сибирского химического комбината и его руководства, и, понятно, изыскания дополнительных финансовых средств на эти цели. И чтобы не быть голословным, а уж тем более, если сегодня об этом высказывается наша уважаемая федеральная служба безопасности… Вот теперь (!) я себе гласно позволю в качестве пока (!) первого примера на этом (!) судебном заседании, которое рассматривает меру пресечения, правда, а не дело мое, сделать заявление. Первое. Под номером один…

Судья:
— Так, обвиняемый, я вас вынуждена прервать. В соответствии со статьей 252-й уголовно-процессуального кодекса, вы не вправе выходить за рамки

Короткевич:
— Хорошо! Хорошо, тогда я заявления не делаю. Я просто прошу полковника федеральной службы безопасности в отставке, бывшего секретаря политсовета северского отделения партии «Единая Россия» Петрушева Виктора Ивановича публично в средствах массовой информации подтвердить, что по просьбе и руководства северского отделения, и первого руководителя томского областного политсовета партии «Единая Россия», мною на протяжении нескольких лет по их просьбе — по их просьбе (!) — периодически решались вопросы привлечения финансовых средств коммерческих структур, имеющих договорные отношения с Сибирским химическим комбинатом, для финансирования текущей организационной деятельности северского отделения всероссийской политической партии «Единая Россия». Я думаю, что у бывшего полковника (а бывших полковников ФСБ не бывает), наверное, хватит гражданского мужества подтвердить, что была необходимость, было взаимодействие. И говорить про коммерческий подкуп на протяжении ряда лет смысла нет…

Судья:
— Обвиняемый, я вам еще раз… Я вас предупреждаю… Я вам запрещаю…

Короткевич:
— Хорошо, заканчиваю. Поэтому, ваша честь, я могу только выразить удивление, что теперь, вдруг, по истечении восьми месяцев, появились опасение и забота, как я понимаю, за здоровье, за жизнь, так сказать, этих свидетелей… По крайней мере я понимаю так, что серьезно об этом такая мощная структура даже и размышлять не может. И уж кто-кто, а я не настолько глупый человек, чтобы такими глупостями заниматься. Поэтому объяснение здесь одно, к сожалению: видимо у некоторых свидетелей появились какие-то страхи, видимо исключительно в силу внутреннего разногласия с незначительными остатками своей совести. Поэтому, ваша честь, я прошу все-таки, поскольку я заинтересован в скорейшем завершении всего этого расследования и передачи его в суд, я еще раз подтверждаю, что никакого намерения скрываться, и уж никакого намерения воздействовать физически и так далее на каких-то свидетелей за восемь месяцев ни я, ни адвокаты, ни какие-то другие доверенные лица не дали никаких поводов говорить о том, что сделана хоть единая попытка воздействия на обозначенных вот в этих мощных судебных документах лиц. Поэтому я считаю, что в содержании меня под стражей необходимости нет, и прошу вас изменить меру пресечения на домашний арест. Спасибо, ваша честь.

Настоящий полковник

Мы разыскали полковника ФСБ в отставке, бывшего секретаря северского отделения всероссийской политической партии «Единая Россия», а ныне — скромного пенсионера СХК Виктора Петрушева, к которому во время судебного заседания заочно обратился Владимир Короткевич. Корреспондент «+» ознакомил Виктора Ивановича с дословным содержанием обращения экс-директора комбината и попросил прокомментировать ситуацию. Вот, что рассказал Виктор Петрушев:
— Я исполнял обязанности секретаря северского отделения партии «Единая Россия» в течение четырех лет, и действительно неоднократно обращался к Владимиру Михайловичу Короткевичу с просьбой о финансовой поддержке нашей партии. Такая поддержка действительно оказывалась различными коммерческими структурами, но, должен сказать откровенно, сам я в переговорах с ними не участвовал. Деньги, при посредничестве Владимира Михайловича, просто поступали на счет партии.
— А наличные деньги от Владимира Короткевича лично вы получали?
— Нет, никогда. Все финансовые операции проходили только через банк.

Решайте сами

У меня нет весомых оснований не доверять кому-либо из двух этих людей. И к Короткевичу, и к Петрушеву отношусь с уважением. Поэтому, кто из них прав, а кто лукавит — решайте, уважаемые читатели, сами. В конце концов, ведь возможен и такой вариант, что правы оба. Ведь при большом желании, слова Владимира Короткевича на суде можно истолковать и так, что он имел в виду именно безналичную денежную помощь для «Единой России». То есть Петрушев действительно не брал от него наличных денег. Но кто тогда брал? Ведь, сказав «А», Владимир Михайлович должен будет сказать и «Б», а потом «В» и так далее, вплоть до «Я». Короткевич это понимает, и, с моей точки зрения, готов продолжить публикацию своего списка. Возможно за «первым заявлением Короткевича» на самом деле скрывается его «последнее предупреждение» кому-то из власть предержащих? Дескать, ребята, прекращайте обвинять меня в том, в чем я не виноват, иначе, как говорится, «оглашу-весь-список-пожалуйста».

Единственное, в чем не приходится сомневаться, что теперь, когда зерно сомнений Короткевичем уже посеяно, «Единая Россия» (а, следовательно, и вся наша властная вертикаль) больше всего на свете должна быть заинтересована в сохранении жизни и здоровья Владимира Михайловича. И если (не дай Бог, типун мне на язык!) с Короткевичем что-то случится в тюрьме, то «Единой России» (во всяком случае, на региональном уровне) будет нанесен такой удар, от которого она уже не оклемается. Поэтому власти сейчас нужно Короткевича беречь, а лучше — выпустить из тюрьмы. Во всяком случае, до суда по существу дела. Хотя бы — под домашний арест.

Доброе слово и кошке…

Очень не хочется, чтобы у читателя создалось превратное впечатление, будто бы, говоря о судебном заседании, корреспондент «+» симпатизирует обвиняемому, и — напротив — порицает обвинение и суд. Отнюдь, нет! Если толика такой симпатии к Короткевичу и присутствует в словах автора, то это вызвано генетической особенностью всех россиян, которые издревле сочувствовали арестантам, и даже придумали пословицу про суму и тюрьму.

Поэтому в завершении статьи я хочу сказать пару добрых слов о прокуроре и судье. Поскольку лично я с ними не знаком, на процессе встретил впервые, то могу судить исключительно поверхностно и поэтому заранее прошу меня извинить. Что хорошего я могу сказать о представителе прокуратуры, который поддержал обвинение и ходатайствовал о продлении Короткевичу срока содержания под стражей? Во время своего выступления этот красивый, представительный мужчина в синем мундире, который сидел на нем очень ладно, с погонами старшего советника юстиции вдруг начал краснеть. Это очень бросалось в глаза: сначала покраснели уши, а затем и практически все лицо. И чем дольше он говорил в поддержку требования следствия оставить Короткевича за решеткой, тем больше он краснел. А чем больше он краснел, тем большую симпатию испытывал я к этому славному человеку. Уверен, что люди, которые не разучились краснеть — порядочные и честные в душе, очень и очень симпатичные мне люди.

Что касается судьи, то она тоже произвела на меня самое положительное впечатление, и правы были все участники процесса, обращавшиеся к ней не иначе, как «Ваша Честь». Когда прения сторон были завершены, то все присутствовавшие в зале заседаний по традиции покинули помещение: судья, чтобы вынести решение, остальные — дабы с почтением это решение ожидать. Потом Её Честь и все участники процесса вернулись в зал, а остальным — родственникам и друзьям Владимира Короткевича, а также всем представителям СМИ — было объявлено, что их пригласят в зал дополнительно. Не пригласили. Своё решение оставить Короткевича за решеткой судья огласила без нас. Почему? Вариантов ответа может быть великое множество, я же (поскольку привык верить во всё самое хорошее) выскажу свою версию (своё оценочное суждение, свою гипотезу, если угодно). Я предполагаю, что Её Честь просто не хотела смотреть в глаза супруге и дочерям Короткевича. А вы как думаете?


24.02.2013 г.

Источник http://gorodseversk.com/post_1361724216.html
Рубрика: Голос Города Опубликовано с разрешения главного редактора городской газеты НВ+ Ольги Ковалевской-Токмашевой Текст: Роман Маратов Фото: Николай Мишанов Сайт: НВ+