Общественники и эксперты Томской области одобряют идею строительства в Северске хранилища для захоронения средне-, низко- и очень низкоактивных радиоактивных отходов (РАО). Работа с общественным мнением основана на доступности информации о важности и сути проблемы, рассказал в интервью РИА Томск представитель Национального оператора по обращению с РАО (НО РАО) Никита Медянцев.

Ранее сообщалось, что в ноябре 2018 года в Северске состоялись общественные слушания, на которых жителям ЗАТО был представлен проект строительства на территории СХК пункта приповерхностного захоронения радиоактивных отходов (ПЗРО) 3 и 4 классов. Процесс общественных обсуждений проходил также и в Томске в рамках круглых столов. Начало работ планируется на 2019 год. Обсуждение прошло в спокойной атмосфере. Участники слушаний предложили НО РАО предусмотреть соцподдержку Северску.

По данным ТАСС, первые общественные слушания о захоронении РАО в России состоялись в 2013 году в городе Сосновый Бор Ленинградской области и обнаружили чрезвычайно высокую степень обеспокоенности городской общественности. ПЗРО там планировалось построить в 2020 году, однако из-за несоответствия предусмотренных на тот момент предпроектных решений государственной тарифной политике для РАО 3 и 4 классов к проектированию так и не приступили. Первое в России ПЗРО было построено к 2014 году на одной из промышленных площадок Уральского электрохимического комбината в Свердловской области и по закону передано НО РАО.

– Национальный оператор существует с 2012 года. Стало ли общество с тех пор спокойнее относиться к теме РАО?

– Да, прогресс есть, и он в основном в тех городах, где мы уже реально работаем либо последовательно поводим общественные обсуждения: в Томске, в Северске, в Новоуральске (Свердловская область), в Озерске (Челябинская область), в Железногорске (Красноярский край).

Меньше – в самом Красноярске. Это большой город, где люди уезжают, приезжают, насыщать их информацией немного сложнее. Но это наша задача, мы обязаны ее решать.

– На общественных обсуждениях в Томске один из общественных активистов заявил, что определение "могильник" по отношению к объектам НО РАО ушло из оборота. Это так?

– Начинает уходить. Сейчас, если используют слово "могильник", то в основном, чтобы специально эмоционально окрасить вопрос или попытаться подтолкнуть к рассуждению в негативной тональности. Это слово уже практически никто не употребляет, за исключением специалистов, которые работали в те времена, когда оно присутствовало в нормативных документах, и для которых оно не имеет негативных коннотаций.

– Но ведь "могильник" действительно имеет негативный подтекст. Как вы объясняете принципиальную разницу?

– Это очевидно. Большая часть могильников – это, например, могильники скота. Это были просто места, где изъяли грунт, положили туда что-то и грунтом закидали. Они ничем не защищены, кроме, может быть, табличек и проволоки. Это не специально созданные хранилища. Их безопасность не обосновывается на столетия вперед. Восприятие слова "могильник", мне кажется, происходит оттуда: что-то плохое, мертвое, грязное, опасное, ты можешь на это наткнуться неожиданно, оно никак не охраняется, это источник смертельной опасности и так далее.

Слово "могильник" вышло из официального употребления в нормативных актах. К тому же в международной терминологии захоронение РАО называется final disposal (с англ. – "финальное размещение"). Суть в том, что это сооружение, обладающее барьерами безопасности, из него упаковки с отходами со временем не нужно перекладывать в другое хранилище. Оно не придет в упадок, не обветшает до тех пор, пока то, что внутри него лежит, не станет безопасным. Это окончательное безопасное и надежное решение проблемы радиоактивных отходов

– Получается, до того, как вы пришли и сказали об этом, никто о проблеме громко не заявлял. А нужно было?

– Дело в том, что есть одна "проблема": радиоактивные отходы и так сейчас хранятся безопасно. Это, конечно, очень хорошо. Но временное хранение – это не окончательное решение проблемы. И при создании своих объектов мы сталкиваемся, во-первых, с тем, что необходимо сначала поднимать неактуальную в головах людей проблематику. У людей совершенно справедливо нет изначального понимания, зачем что-то предпринимать. Если и сейчас все безопасно.

Таким образом создается впечатление, что НО РАО работает с какими-то дополнительными отходами. И это вторая проблема – объяснить, что все радиоактивные отходы, с которыми мы имеем дело, уже существуют. И пусть сегодня они безопасны, мы должны сделать их безопасными навсегда.

– То есть у существующих сегодня временных хранилищ есть срок годности…

– Да, конечно. По истечении этого срока нужно будет достать хранящиеся там отходы, переместить, может быть, переработать дополнительно. При этом любая переработка ведет к увеличению объема отходов. Материалы, которые соприкасаются с РАО, тоже загрязняются: если мы достаем радиоактивные отходы в бочке, то после переработки она тоже становится радиоактивным отходом, который нужно поместить в другую упаковку.

Помимо всего прочего это дополнительная нагрузка на экономику, а значит, на людей. Все мы финансируем все то, что происходит в стране, в том числе временное хранение радиоактивных отходов. Если есть технологии, по которым их можно не временно хранить, а положить в постоянные пункты, и дополнительных затрат по ним больше не нести, то это нужно сделать.
– Насколько при этом вы независимы от предприятий, которые производят отходы?

– Мы абсолютно от них независимы. Суть проведенной в 2011 году реформы и появления НО РАО как раз и была в том, чтобы исключить конфликт интересов при решении проблемы радиоактивных отходов. Их безопасное размещение стоит денег. Если бы этот процесс был в руках предприятий, которые производят РАО, конечно, у них не было бы заинтересованности снижать свою доходность, неся дополнительные затраты на производимые ими отходы.

У нас нет заинтересованности экономить на наших проектах, и государственный тариф на захоронение РАО не содержит прибыли НО РАО. Нашей единственной задачей является создание системы безопасных хранилищ для изоляции радиоактивных отходов, их эксплуатация, их охрана и мониторинг.

– При этом у вас есть противники из числа общественных активистов. Интересно, что вы приветствуете их участие в общественных обсуждениях.

– Мы хотим, чтобы любые наши оппоненты, в том числе не совсем готовые рационально обсуждать тематику РАО, могли высказываться по ней. Мы считаем, что они имеют полное право это делать. Наша задача – дать им информацию и последовательно объяснять, что наша деятельность нацелена на внедрение в российскую жизнь современного мирового опыта и технологий создания хранилищ для радиоактивных отходов, на улучшение экологической безопасности страны, а не на ее ухудшение.

– Есть уже опыт обращения противников пунктов изоляции РАО на свою сторону?

– Есть в каждом регионе, включая Томскую область. Есть опыт работы с оппонентами, когда они в процессе обсуждения начинают поддерживать наши проекты. Мы понимаем, как это можно и нужно делать. Национальный оператор следует простым правилам – это открытость, доступность информации, достаточная периодичность информации, для того, чтобы нас помнили, помнили о нашей проблематике.

Мы системно работаем с аудиториями и с информацией, и находимся мы не где-то далеко – мы рядом и открыты для любых, даже самых, казалось бы, неудобных вопросов. Я, например, большую часть времени нахожусь не в центральном офисе, а там, где мы уже ведем свою производственную деятельность либо предполагаем ее проводить. Я бы сказал, в Томске НО РАО удалось достичь очень глубокого понимания общественностью нашей работы.

Источник https://www.riatomsk.ru/article/20181222/zahoronenie-rao-%E2%80%93-ne-mogiljnik-ekspert-o-tom-kak-ubezhdali-tomichej/